Петькина будённовка

ПЕТЬКИНА БУДЕННОВКА – 1920 г. Серикова – Долдина Анна Гавриловна (1910-2004г.г.)

Когда я ездила в гости в Андреевку под Талды-Курган к брату Петру,

(1970 г.) то мы вспоминали о жизни в Усть-Куюте на реке Бии.

Лет пятнадцать было ему, когда он спас отца и всю нашу семью. А было так. Тогда "белых" выгнали со всей округи на Алтае и только в одной Курреевской волости власть держали белые. Штаб отряда белых был в селе Куреево озеро, недалеко от Усть-Куюта. Вспомнили мы с Петро, как приехал нарочный из волости и приказал отцу и еще одному из села собираться и ехать в Куреево. Отец отказался ехать вместе с нарочным, а второй - поехал сразу. Нарочный был от штаба белых, которые остановились в Куреево. Там жили все больше татары да калмыки и зажиточные. Было чем кормиться и солдатам с офицерами, и лошадям. Отец просил нарочного, разрешить до утра побыть дома, и ему разрешили, а рано утром, он обещал, быть в штабе белых.

Потому что отец догадался, зачем его вызывают в штаб, для расправы. Кто-то из сельских жителей, накануне, доложил на отца, после его выступления на сходе в Усть-Куюте. Перед этим проводили собрание схода, чтобы решить: драться против красных, отряд которых был за тридцать километров от Усть-Куюта, в Сайдыпе, или идти в лес с отрядом белых и воевать с красными? Один из сторонников белых призывал нарезать гвоздей, собрать все винтовки и выступить против красных с отрядом белых. Другие - молчали. Отец был старостой общества, не вытерпел, встал и сказал при всех: "Братцы, красные всю шубу уже взяли, удержимся ли мы за воротник?"... Вот, за такие слова, теперь отца ждало наказание.

Мама и вся семья, в слезы, ревели и не знали, что делать. А отец подозвал старшего сына и говорит: "Петро, в Сайдыпе остановился отряд красных. Садись сейчас же на коня и, осторожно, лесом, логом, скачи к ним в штаб. Писать им записку не буду, поймают белые если, то тебя и нашу всю семью сразу расстреляют! Передай все это на словах". И добавил: "Отряд белых в Куреево гуляет и не ждут они красных. Укажи им близкую дорогу и будь осторожен". Взял Петр коня без седла, вроде бы как на выпас повел, не спеша, потихоньку выехал из ограды... и в лес! А там, во весь опор помчался! Ветки хлещут по морде коня и по лицу Петра! На свертке у соснового бора рубаха зацепилась за сучок и чуть не сбросила Петра с коня. Ночь была звездная, и видно было далеко, а Серко чутко выбирал дорогу. К полуночи Петр был у окраины Сайдыпа! "Сто-ой!" - услышал Петр от крайнего дома. А конь несет так, что нет сил у Петра, чтобы остановить его. "Вжик, вжи-ик!" - слышит Петр, как пролетели пули над головой. Вдруг, конь споткнулся, и Петр кубарем полетел под стенку избы. К нему подбежали красные бойцы, подняли на ноги, руки за спину и повели в избу. Конь уже стоял на ногах и его держал за узду тот, который выстрелил в Петра, часовой. Немного отдышался Петр, ему дали воды попить. А потом пытают: кто ты и откуда такой? Петр все и рассказал, как велел отец. "Покажешь, как ловчее и быстрее проехать до лагеря белых?" - спрашивает командир. Осмелев, после допроса, Петр ответил: "Я же для этого и приехал!"... Без шума, отряд сел на коней и скорым шагом помчался на Куреево, в объезд курортников...

А в это время, дома, отец взял ножницы, подрезал волосы на бороде, подровнял усы. Взял новое, чистое белье и пошел в баню. Помылся и попарился в бане. Перекусил, чаю попил отец и сказал маме: "Спозаранку, если Петр не вернется домой, поеду в волость на телеге с Груней. Я ведь обещал нарочному. Я не хочу, чтобы вся моя семья пострадала из-за меня. Если что со мной случится, Груня пригонит коня с телегой домой". Сказал и пошел, лег на кровать. А мама и вся наша семья, всю ночь не спали. Затемно, мама приготовила узелок в дорогу. Отец лежал в комнате, не ворочался, не спал весь в думах. В доме стояла мертвая тишина. И каждый думал, успеет ли Петр на коне Серко добраться до отряда красных?! А что, если его поймали? Уже пытают белые и едут, чтобы казнить отца и семью нашу?..

Отец встал у иконы и читал молитву. Перекрестился на икону несколько раз и сказал: "Господи, прости меня! Дай силы выдержать!" Мама и все дети тихонько читали молитву "Отче наш..." Мама вздрагивала и плакала после каждого слова молитвы: "Господи, Боже наш праведный, спаси и помилуй отца нашего и всю семью!"- Причитала мама, а мы повторяли за ней ... "Аминь!" - закончил отец и, следом, сказала вся семья. "А теперь, присядем на дорожку!"- сказала мама. Помолчали немного…

Сапёры - минёры на фронте - справа Петр Гаврилович Сериков, 1942 г. ?

1980 г. Петр Гаврилович Сериков и Яков Долдин, г.Талды - Курган

Отец и Груня оделись потеплее. Была глубокая, холодная осень двадцатого года. Стало светать. Отец запряг коня, вывел его с телегой за ограду и приказал не выходить из дому и не провожать. Бросили сена на телегу, сели с Груней и направились в сторону Куреево. Мама и вся семья, из окна смотрели, долго провожали взглядами телегу с отцом и Груней. Туман от реки Бии, скоро, совсем скрыл из вида отца и самую младшую дочь...

С болью в сердце и в надежде на Господа Бога нашего, семья ждала вестей целый день. И только вечером поздно домой вернулись в целости и невредимости: Петр на своем Серко, а отец с Груней на телеге. Глазам своим мы не верили! Сердце и душа были в радости и в счастье, в благодарности к Господу Богу! Отец, не спеша, завел коня с телегой во двор, Петр расседлал коня Серко и пустил пастись на лужайку по двору. Сели всей семьей к столу и отец рассказал, как было в Куреево...

Сосед, что уехал с нарочным белых накануне, был избит кнутом, а затем расстрелян солдатами белых. Это же ждало отца, если бы он не задержался дома до утра. А отряд красных, вместе с Петром, затемно, до утренней зари, успели добраться вдоль озера до стоянки отряда белых. У крайнего дома села во дворе горел костер, стояли солдаты, курили, охраняли штаб белых...

По приказу командира Отряда красных, слезли с коней и начали стрелять по окнам дома. Кто выбегал во двор, тех порубали. Кто успел на лошадь сесть, тех доставали из винтовки. И когда из соседних двух домов послышались крики и выстрелы, то по ним стал стрелять пулемет. К обеду отряд белых был разбит...

Когда отец с Груней приехали в Куреево, то увидели Петра на коне и рядом с командиром отряда красных. "Настоящий боец, Петро!" - благодарил отца командир, за помощь в разгроме белых и особенно за Петра. Снял буденновку и одел Петру на голову. Отец благодарил командира и сказал: "Этот день для меня стал теперь вторым днем рождения. Не успей вы до утра и меня бы казнили, как и соседа. Буду всю жизнь благодарить власть советов!" Этот командир отряда был Анатолием Николаевичем Молодцовым \потом мы узнали\ и в тот год женился на моей старшей сестре Матрене.

А тогда, отец забрал Петра и скорее поехали вместе в Усть-Куют к семье, чтобы обрадовать доброй вестью о спасении...

Из размышлений и воспоминаний 2001 г. Анны Гаврииловны Долдиной дочери Г.В. Серикова.

ПУТИ ЗЕМНЫЕ

Моих братьев Петра (1905 г.р.) и Николая (1907 г.р.) не сразу забрали воевать, когда началась война с Германией. Николай месяц обучался военной грамоте в селе Новикове, недалеко от Бийска. И получил звание офицера танкиста, потому что в деревне долго работал трактористом. Как он рассказал при нашей встрече (1970 г.) : на войне, один раз их танк подожгли, и они еле спаслись. Все остались живыми, а танк сгорел. Второй раз их танк подбили и многие погибли, а Николаю попал осколок в пятку левой ноги. Его долго лечили в лазаретах, посылали на воды, но кости пятки болели. И так до конца своей жизни он мучился, хоть и работал на машине.

Старшего брата Петра призвали тоже воевать. Служил он сапером, искал и разряжал мины и снаряды. Он был ранен, когда взорвалась мина у него в руках. Рана была ниже плеча и повыше локтя, рука болталась на одной кожинке. Он просил врачей отрезать руку, но те отказались и не советовали ему. "Рука еще тебе пригодится! - сказали врачи. И он по ранению был списан с фронта и отправлен домой. После войны он обучился работе пасечника и работал до пенсии на государственной пасеке.

В тот год мы жили в Усть-Куюте, а отец посадил просо и урожай удался хороший! А в округе, кто садил пшеницу, у того урожая не было. Это по совету Бушуева, знакомого отца, мы посадили просо. Он был из старожилов, имел в семье четверо ребят малых, и знал, что родится лучше на местной земле. А пшеница не взошла из-за того, что зерно на посадку потравили противники советской власти, чтобы большевики не забирали его. Голод был тогда не только в округе, а и по всему Алтаю и в России. Но отец намолол просяной муки, и мама готовила лепешки, и мы не голодали. У нас комната была небольшая, а огород был большой. И маме скучать некогда было. В огороде она посадила и картошку, и горох, и помидоры и многое другое. А мы любили помогать ей, и заодно кушать зеленый горох, лук, редиску. А вот помидоры зрелые старались отнести домой и показать маме. Петр с отцом выжигал древесный уголь из сосны и березы, гнал деготь и скипидар, а потом их продавали селянам. Николай от старшего брата Григория, пока он был живой, научился сапоги шить мужчинам, а нам девчатам он шил ботиночки. Мне Николай сшил такие аккуратные ботиночки, что я в них на вечеринки ходила с подругами.

А тут, дело было к осени, и мы отправились с Петром, Николаем и Груней на покос. Покос был за речкой, протокой Бии, на острове и надо было на лодке переплыть через протоку. Когда спустили лодку с берега, то увидели в ней воду. Мы с Груней стали ее черпать и выбрасывать в речку, а братья сели за весла и гребут! А вода в лодке все не убывает! Ну, думаем, не доберемся мы в дырявой лодке до берега острова! И только доплыли до середины речки, как откуда-то подул сильный ветер. Закружил, завертел вихрь, поднял столб воды выше дома и ... понес в нашу сторону. Братья гребут, стараются изо всех сил! А мы с Груней, уже не успеваем выливать воду из лодки, и кричим: "Гребите скорее к берегу!"

И вроде до берега осталось немного, как вихрь догнал нас! И стал разворачивать лодку. А потом, ка-а-ак ударит по ней, и она стала переворачиваться! Братья и Груня выпрыгнули из лодки, поплыли и оказались на берегу острова. А я... задержалась. Ищу свои ботиночки, которые мне сшил Николай! Помню, как в лодку садились, то я их сняла, связала и под лавку положила. Нагнулась, чтобы их взять, а лодка, уже полная воды, ра-аз и перевернулась! Ладно, до берега было рукой подать и я кое-как добарахталась. И страху никакого не было. Видно, оттого, что переживала за свои ботиночки. А они пошли на дно и уплыли вместе с дырявой лодкой.

Мокрые, мы пришли на покос, где отец и мама почти все поле выкосили и ждали нас. Отец не поверил тому, что мы им рассказали, и спросил: "Отчего на покосе не было смерча? Это же рядом с рекой!" И мы не могли понять и объяснить: почему, как только лодка перевернулась, так смерча и не стало?.. Загадка природы.

Помню, в то время мне шел восемнадцатый год и мамы уже не было в живых. В Усть-Куюте мне пришлось быть с отцом свидетелями драки молодежи. А было так: На другом краю деревни, с той стороны, через дорогу от нас жили Буровы \Бушуевы?\, зажиточные селяне. У них было четверо детей: малых ребят, а девчонок не было. В прошлом году, как мы приехали в Усть-Куют из Чичама, у них нянькой работала моя старшая сестра Матрена \Нина по паспорту\. Вот Буровы и пригласили молодых девчат и ребят собирать подсохшее сено в копны. И мой отец тоже помогал им справиться с работой. Отдельной группой работали ребята и отдельно девчата. Вышли за деревню, прошагали километров пять, когда еще светать только стало. И управились к обеду, собрали сено в копны и состоговали.

Возвратились в деревню, а хозяйка Бурова встречает работников в сенях и угощает всех медовухой. Я отказалась принимать ковш с медовухой и отец тоже. Но в хату мы зашли. "Что ж недаром мы полдня работали на поле. Можно и поесть!" - сказал отец. Кто по два, кто по три ковша медовухи выпил. Мало показалось в сенях, стали требовать еще и за столом! Кто-то, стал успокаивать таких, и вышла ссора. А потом и драка. Тут выходит хозяин Буров с ружьем, да как выстрелит! И говорит: "А ну, бросьте драться! Мало угощения? Идите по домам! А за помощь на поле спасибо!" И я, тут, подошла к хозяину, попросила отдать ружье и унесла его из хаты. А ребята? Помаленьку успокоились, покушали, что было на столе, и разошлись.

Только после этого в деревню приезжал милиционер с военными из волости. Допрашивал всех: как, да что было в доме Буровых, и меня с отцом вызывали, как свидетелей. Отец коротко сказал: "Я ничего не видел. После работы на поле, заходил по приглашению хозяйки, покушал и ушел." А я, все как было, по правде, рассказала. Но военный сказал мне: "Все, как есть, говоришь или утаиваешь чего?" А я и спрашиваю его: "Что? За правду - садят в тюрьму?" А он пригрозил мне, что может посадить меня в тюрьму на три года, если я не все расскажу. Мне эти слова, что "за правду в тюрьму меня посадят", запомнились до сих пор, хоть мне и больше девяноста лет теперь. Видно, не боязливая я была тогда: и ружье у Бурова отобрала и с военными говорила бойко!

Э-эх, молодость моя!

Через год после кончины мамы Евдокии (1927 г.,дочь Кузьмы Безяева), отец женился на Лизавете, воспитанной в семье старообрядцев-кержаков. Помню, она все время вечерами, перед сном, крестила окна дома, ведра открытые с водой, тарелки и кружки перед едой. И отец, вместе с ней, не молился на икону, а на окно с открытой форточкой. Груня никак не хотела Лизавету звать мамой, а однажды даже толкнула ее с крыльца. Она упала и сильно ушиблась, подвернула ногу, и хромала с тех пор. А я так говорила Груне: "Не мы выбирали мачеху, а отец. Ему жить дальше с ней." И звала Лизавету мамой. Может поэтому отец с мачехой меня и Петра позвали приехать в Алма-ату. Тогда они уже два года там жили, в Жаркенте. Отец подрядился на стройку железной дороги Туркестан. Поездил и посмотрел, как там люди живут и пишет: "Приезжайте! Здесь как рай земной! Растут фрукты и овощи, арбузы и дыни, ни как на Алтае, - собирай только, не ленись!" Тогда они строили дорогу на Жаркент, в сторону границы с Китаем.

У Петра с Раисой, тогда была размолвка, но я его уговорила взять детей и ее, и ехать к отцу. А мне собираться не надо было. Я жила в старом доме с семьей Николая. И теперь он один оставался в Усть-Куюте. Трудно было справляться ему с заводиком без отца: корчевать пни, получать уголь древесный, гнать скипидар и деготь. Поэтому он продал заводик сельсовету, а те разобрали котел и увезли куда-то. Говорят, так и не смогли наладить работу котла. Да им и не нужен был он. Главное они сделали: закрыли заводик частного собственника. А я, тем временем, с семьей Петра собрали свои пожитки, сложили на телегу с коробом и поехали в Бийск.

Благополучно добрались до города и там продали лошадь с телегой. Купили на поезд билеты и поехали в Жаркент. На станции у реки Или сгрузили скарб, дальше надо было ехать на пароходе вверх по Или до пристани Капкал и там, говорят, рядом и Жаркент. Недалеко была пристань Или и мы перевезли на извозчиках вещи и погрузили на баржу. Вот эту баржу и тянул вверх по реке маленький пароходик, буксиром его звали. Очень медленно плыла баржа и тогда взрослые и молодежь, кто вместе с нами плыли, вышли на берег. Ухватились за канаты и бечевой, как бурлаки, помогали буксиру тянуть баржу. На ней оставались вещи переселенцев, малые дети, да хворые и старые, кто не мог тянуть лямку. Так вот и плыли пароходом. Только на третий день пришли в Капкал. Нас никто не встречал, но на пристани были подводы и Петр договорился с возчиком. Они вдвоем погрузили, укрепили вещи так, что хватало места сесть и всем нам. Проехали километров тридцать, и телега привезла нас прямо к дому, где жили отец с мачехой. Тогда отец хворал и не мог, поэтому, встретить нас. Вот так мы и оказались в Жаркенте...

из воспоминаний и размышлений Анны Г.Д. . г. Алма-Ата 2003 г.